Главная    О себе     На Ваш суд     Строки     Мой Петербург    Дрейф    Точка кипения   Ссылки    Гостевая    Пишите мне...

Кольца, радиусы и квадраты

Повесть для столичной экранизации

Тем, кто помог мне проснуться.

Письма

Я читаю старые письма. Читаю спокойно, как странную повесть о никому не известных героях, как интересную книгу - внимательно, с участием. Когда-то, читая книги, я часто ловила в них близкие по духу фразы и в восторге восклицала: "Это про меня!" Юношеский запал прошел. Со временем понимаешь, что чувства придуманных героев отличны от твоих собственных, и ничье перо не способно воспроизвести один к одному ту же гамму. Возможно, это и к лучшему. Не хотелось бы, чтобы наша судьба оказалась всего-навсего неудавшимся романом какого-то неизвестного пророка.
Письма - самая волшебная повесть, примечательная тем, что все это было с тобой. Это история, летопись одной из тысячи жизней. Слишком мало, чтобы чего-то значить. И порой слишком много, чтоб это могла вместить твоя голова.
У меня хранится гигантское количество писем от людей, давно канувшим в свою собственную Лету, с которыми судьба нас, возможно, больше никогда не сведет. Я читаю и часто не могу понять, отчего их больше нет рядом. Когда-то мы были другие. Потом шло время, все вокруг изменялось, а более прочего - мы сами. Дороги жизни расходятся в разные стороны без спросу. И никто никогда не задумается, что новая дорога - это потеря. Это маленькая измена себе прежнему. Возможно, когда-то мы встретимся. По крайней мере, мне бы очень хотелось, чтобы это было так. И мне интересно, каким взглядом мы посмотрим друг на друга, найдясь после всего, что было когда-то. Случайные попутчики, прижавшиеся друг к другу плечами в общественном транспорте. Люди, оставившие после себя только слова, слова, слова... Слова, слитые воедино. История ушедшего навсегда тепла. Письма.
Я не узнаю себя в этих отрывистых фразах. И все же они расшевеливают в душе легкую, светлую грусть. Жестокую грусть по тому, что когда-то было.
У меня плохая память на лица. Черты многих из них давно перестали являться мне во сне. Остается только абстрактное ощущение тепла, застрявшие в душе слова и острое чувство несправедливости. Для чего нас разбросало? Отчего? Всему происходящему есть логическое объяснение. Современный мир живет по законам логики. Только что-то во мне все равно рвется перечитывать эти давно забытые строки, как будто не хочет поверить, что разлук в жизни гораздо больше, чем счастливых встреч.

Вся зима у меня прошла в печатании тех самых писем. До сих пор жалею, что не согласилась на работу набивщицы в Петербурге. Я неплохо научилась набирать мысли. Хотя, кто знает, может быть, только свои собственные их так легко печатать.
Всю зиму я прожила в мечтах. Я, должно быть, так отупела от всего произошедшего за последние годы, то перестала различать реальное и вымысел. Я верила, что все будет так, как предсказывали мне полуночные послания.
За окном бесилась зима, собираясь с остатками сил. Казалось, весна никогда не наступит. Первый год я не ждала весны. Я читала письма с летними фотографиями и пребывала где-то далеко-далеко от снега и сумерек. Там, где бы мы должны были быть. Там, где мы никогда не были. Там, где нас никогда не будет.
Я цеплялась за реальность зубами. Я даже наконец нашла работу, чтобы она избавила меня от душевного сора. Сор оказался не сором, а чем-то очень нужным, судя по тому, как он упрямо не хотел вытрясаться. На третьей неделе я привыкла к работе, перестала падать навзничь по возвращению домой и продолжила мечтать.
Умные люди не раз ругали меня за слабость. Но, честное, слово, что еще остается человеку, который знает, что у него на данный момент нет ничего своего? Только мечтать. У меня был целый комплект того, что люди зовут проблемами. У моей любви не было будущего, это было видно всем, включая меня. Я давно смирилась с этим. Это только во все том же сладком юношестве, читая романы о любви, я не могла понять, отчего Ромео и Джульетта должны умереть лишь из-за банальных внешних обстоятельств. Ведь они любят. Значит, правы. Потом прошло время, и так называемые внешние обстоятельства засосали сначала тех, кто был рядом, а потом и меня. И я поняла, что это - все. Я была на грани. Меня предали самые близкие люди. Предали ради моего же блага. По крайней мере, так им казалось. Все это давило со страшной силой. Терять уже было нечего, но сил бороться не было. И я писала письма. Получала ответы и мечтала. Отвечала сама и, счастливая, засыпала. Ночные иллюзии слились с реальностью. Мне давно не снились сны. То ли от усталости, то ли оттого, что я так же давно перестала им доверять. И тогда я превратила в сны реальность, сместив заодно время суток и распорядок дня.

***

У залива

Мы лежали на берегу Финского залива. Было жарко. Было лето. Солнце ласково целовало спину. Стрекотали волны.
Мы курили чуть вдалеке от шумного пляжа, пряча окурки во влажный песок. Я сощурилась на ровный солнечный диск.
- Теперь ты видишь, - сказала я, - что я не сон, а бессонница? Что я совсем, совсем не та?..
И ты, закурив, бесстрастным тоном отвечал:
- Да. Вижу.
Я рассмеялась. Так же спокойно и от души, как это было и в Москве.
- Ты не должен быть в обиде, - я попыталась попасть в тон. - Я никогда не пыталась никого обмануть. Слишком уж сложная это наука. Я знала, что именно так все когда-то и будет.
- Да, золотко, - снова донеслось откуда-то издалека.

Это был летний Питер. Здесь я бывала собой настолько, что это даже никого не пугало. И - о радость - никому не подавало надежд. Ложных надежд. Я повернулась к солнцу. Оно уже не целовало, а терпко кусало разгоревшиеся губы. Солнце выходило из зенита.
- Слушай, - я медленно заслонила лицо рукой, - ты, может быть, даже будешь любить меня некоторое время. За то, что я живая. В отличие от множества твоих других. И не надо слов. Не надо. Не стоит сравнивать меня и оценивать. Видишь: я - живая! Какая есть - но живая...

Я оборвала себя на последней фразе, помолчала и протянула руку за сигаретой. Закурила - ты дал мне огня. Я вспомнила между делом, что завтра уезжать, и все слова о жизни и ее торжестве показались на миг блефом. Интересно, а я такая же буду там - в Москве? Или это был просто хрупкий и мимолетный момент истины, за которой впредь тоже придется платить? Я заглянула в твои суженые зрачки, пытаясь найти там ответ на этот вопрос. Отчего-то среди жары повеяло холодком. Я уткнулась носом во влажное полотенце. Стало тоскливо. Нужно было тепла, жестов, слов и чего-то еще. Мне расхотелось продолжать монолог. Я резко встала и, не оборачиваясь, побрела через полосу пляжа к заливу. Волны обжигали, как и всегда, когда входишь в воду после долгого лежания на солнце. Я зашла где-то по плечи и поплыла. Я ловила приближение очередной волны и двигалась в такт с ней. Море качало и успокаивало. Мне пришло в голову, что всего с собой не увезешь, но - что куда более поразительно - всего и не оставишь. Эти волны будут еще долго плескаться по ночам где-то глубоко внутри меня. Я не знаю, что это будут за ночи. Скорее всего - привычного, долгого одиночества. Только у меня будут приливы и отливы по своему лунному расписанию. Надо же, почти как в старом мультфильме про Ежика и море.

Как всегда, хотелось доплыть до буйков и, как всегда, не удалось. Рассчитывая силы, я повернула обратно. Казалось, прошло больше часа. Реально же я заплыла не так уж и далеко. Ноги все еще подкашивались в такт волнам, когда я выходила на берег. Я побрела обратным путем. Ты все еще сидел и курил, глядя куда вдаль, поверх голов ничего не подозревающих отдыхающих. Так же кусало губы солнце. Но было холодно. Я закуталась в полотенце. По коже гуляли мурашки.

Ты знаешь, а терять тяжело. Даже если это цена за прозрение. Это рвалось изнутри и ощущалось каждой клеточкой тела. Что ж. Терять так терять, если надо.

- Все в порядке? - слова доносятся по-прежнему издалека.
- Да, - с трудом выдавливаю из горла, - все в порядке. А с тобой?
***

Окурок вмят в песок. Ветерок в растрепанных волосах. Конечно же, все в порядке. Это я. Нескладная и ненакрашенная. Такова правда. Не знаю, что сказать. Молчим. Все еще не чужие, но потерянные среди прибрежной зоны.

Чьи-то неуверенные руки берут меня за плечи.
- Ты не уходи больше, хорошо?
- Хорошо. Не буду.

Плачу. Так же легко, как и смеюсь. Солнечные лучи ласково скользят по нашим спинам. Лето. Финский залив.

***

...Этим летом погода выдалась, мягко говоря, скверная. На удивление повезло с ней по время моей поездки в Петербург. Жара после проливных дождей казалась несказанной благодатью. Мы с подругой въехали в город после ночи в поезде под звуки Сургановского "Больно". Не очень люблю эту песню, но тут она оказалась кстати. Машина катилась по пустым утренним улицам. Здравствуй, Город, столько лет спасающий меня от любого "больно." Я уткнулась лбом в стекло. За двенадцать дней предстояло многое успеть.

Купальный сезон этим летом мы открыли на какой-то речке вблизи Кольского перешейка. Потом я лежала под лучами солнца перед дачным домиком, вокруг было много людей, друзей, подруг, привычно дымилась сигарета, дул легкий ветерок. После речной воды наступало состояние легкого блаженства. "Это жизнь", - отмечала я про себя.
Этим летом я так и не попала на Финский залив. Никаких эмоций по этому поводу не испытывалось. Последнее время шумные общественные места вызывали у меня отвращение. Ходили слухи о дурной экологии. Только садясь в поезд обратного пути, я почему-то подумала: "Жаль".

***

Город

Дождь снова перемежается с мокрым снегом. Середину осени порой не отличить от московской оттепели. Мокрые неопрятные хлопья бьют меня по лицу. Сквозь эту непогоду я беру к Арбатской, спокойно смотрю себе под ноги и думаю: "Ну что ж... Не было любви, а это не любовь". Я даже сама верю в это. Слово "любовь" в этот момент кажется смешным и иллюзорным. Я никогда не смогу набрать его в шприц, чтобы впрыснуть себе немного желанной нежности. Я не смогу подержать ее на ладони. На ладонь падает только мокрый снег. Но пройдет время, и в один прекрасный день станет ясно, что, наверное, это-то и было тем самым, случающимся лишь раз в жизни и остающимся с тобой навсегда. В любом случае, исход неизбежен. Все проходит, все изменяется, тает и превращается в слякоть, как снег при плюсовой температуре. Мы все бежим по медленному кругу, спотыкаемся и падаем. И никто не ответит, что лучше: прогореть за одно лето или медленно тлеть еще долгие годы.
Дожди окутали Москву в оболочку старости и сырости. Казалось, Бульварное кольцо само ссутулилось и сжалось от непогоды. Я шла к Арбатской. Я последний раз шла по этому маршруту.

...Неужели моя жизнь и впрямь строки из недописанной повести о ком-то другом? Найти бы его теперь, этого жестокого автора, просто чтобы посмотреть ему в глаза и спросить: "За что?" Найти бы всех тех, кто расписывал часть моей судьбы в письмах и новогодних открытках. И сказать им... Сказать что? Что я хочу забрать мой кусочек бытия назад? Глупо...

Черновики романа вылетают из открытого окна и летят по городу. Промокшие листки цепляются за ветви деревьев и телеграфные провода. В городе зима.

***

Еще не жарко, еще утро. Эти тридцать градусов в тени к середине недели стали уже мучительно надоедать. Я ушла из общежития на Лесной в десять утра. Сегодня я гуляю по Невскому одна. Моя конечная цель - Ново-Конюшенный мост. Солнце светит, но еще не палит.
Я иду старым маршрутом, традиционным уже несколько лет. Я видела Невский и такую, как сегодня, жару, и в жестокие зимние холода, и в осеннюю непогоду, такую близкую и понятную здесь. Я люблю этот город. Здесь для меня понятия окраины и центра сглажены. Будто бы это все мое. Я знаю, что это иллюзия. Не город принадлежит мне, но я ему. Я маленькая деталь сложного механизма, состоящего из улиц, домой, дворов-колодцев и кофеен. В чужом городе ощущаешь одуряющую свободу от большинства насущных проблем. Здесь нет ссор с родными, проблем по работе и блатных вузовских одногруппников. Даже если бы я была здесь совсем одна, это уже играло бы громадную роль. Но меня здесь ждут друзья. Чтобы я не натворила в Москве, от чего бы ни бежала - ждут.

Я фотографирую канал Грибоедова с одного из мостов. Я знаю, как бы не был хорош этот снимок, он не отразит сотой доли того, что я сейчас вижу. Еще несколько шагов и впереди возникает Ново-Конюшенный. Я долго смотрю в воду, положив локти на перила. Рядом торговая площадь, но тут тихо.
Самое дорогое никогда не станет моим. Я не буду здесь жить. Не буду ездить по выходным с Сестрорецк, не буду покупать месячный абонемент в Эрмитаж, не буду забегать на чашку чая к друзьям. Самое большое и сильное чувство не всегда безответно. Оно просто не может себя реализовать из-за каких-то банальных причин и неурядиц. Так и разлучают нас расстояния, проблемы, погоня за жизнью.
Любовь к городу сложнее человеческих отношений. Город постоянен и строг, город сложен и многолик. Его фразы и объяснения хаотичнее, еще более неупорядочены, чем наши боязливые и сбивчивые слова нежности. Его камни надежны, надежнее, чем плечи наши любимых. Он не безответен. Он молчалив.
И несмотря на это, в каждом из нас живет свой город. Или шумный мегаполис, или тихий далекий полустанок, где когда-то неописуемое множество лет назад пришлось засыпать к привокзальной гостинице под шум снующих пассажирских. Иногда эти города конфликтуют, а иногда поглощают один другого, как окраины пригород.
Я любила Питер, ты - Москву. Мы бы были врагами, если бы не любили друг друга - несколько долгих дней.

Иду обратно, огибая Нескучный сад. Мне чем-то нравится прямоугольная планировка города. Вспоминаю, что там, в Москве умер ненаписанный в соавторстве роман про кольца и радиусы. Наверное, из-за этого.

***

Пестрые нити судеб

Последний день недели прошел тяжело и как будто в угаре. На столе в сестринской в пластиковой бутылке из-под льда стояла пара тонконогих розочек. Наступил вечер, все потихоньку стали расходиться. Я сидела на посту, опустив голову на руки. Уходить не было сил. Подруга тронула меня за плечо и грустно спросила, не собираюсь ли я домой. Она не спросила ни что со мной, ни почему я за весь день не перекинулась с ней даже парой фраз. "Наверное, стесняется", - подумала я про себя. Мне не захотелось дальше портить ей настроение. Я отправила ее, а сама вышла за следом минут через пятнадцать. Когда я уже покидала пределы больницы, от ограды отделилась тень и двинулась ко мне. Когда тень подошла поближе, она оказалась моей старой приятельницей из второго корпуса. Оля обняла меня.

- Привет. Пошли чай ко мне пить.
- Пошли, - я с легкостью согласилась.
- Что ты такая никакая нынче? Устала?
- Да нет. Обычное.
Я знала, что она меня поймет. Оля кивнула.
- Здесь?
- Ясное дело, здесь.
- Понятно, - тихонько сказала она и прикусила губу. - Все равно, пошли ко мне. А то ты до дому не доедешь в таком состоянии.

Я глянула. Ей, видимо, тоже не особо сладко пришлось последнее время. Она на самом деле походила на тень. Оля редко жаловалась. Странным она была человеком. Могла часами ныть по мелочам, но именно в такие периоды как раз молчала. У нее была странная жизнь. Ее многие осуждали, но никогда - в лицо. Потому что все в своей судьбе она могла обосновать и объяснить и была б по-своему права, кто бы в чем ее не обвинил. Личная жизнь у нее не складывалась. Вернее, всегда складывалась не больше, чем наполовину. Она была подругой и любовницей всех последних романтиков. Некоторые, знавшие детали ее похождений, подсмеивались втихоря над ее поклонниками. Когда она очередной раз бывала одна, то с головой уходила в работу. Моталась по двум - трем работам, лишь изредка заезжая домой, чтобы заскочить в душ и переодеться. Жила Оля в двух кварталах от нашей больницы. Как-то весной она устроилась работать в платную клинику с удобствами для медперсонала и вообще почти не появлялась дома. А спрос на нее всегда был. Она квалифицированная сестра кардиологического стационара. Ее любят. Ведь весь неизрасходованный запас нежности она изливает на своих пациентов.
Она долго возилась с ключами. Оля любила шутить, что она порой забывает, как открывается ее собственный замок. Когда мы вошли, в глаза мне бросилось то, что квартира аккуратно прибрана, но несмотря на это, выглядит абсолютно нежилой. Очевидно, уже несколько недель нога человека ступала тут лишь время от времени. Кое-где виднелась невытертая пыль.

- Вот так и живу, - усмехнулась мне Оля. - На мусор не обращай внимания. У меня руки последнее время не доходят тут убираться. Разленилась я, дружок.
- Это ничего. У меня порой хуже бывает. Себя найти не могу.
Ольга нажала на кнопку электрического чайника - подарок от одногруппников по училищу трехлетней давности и тяжело опустилась на стул. При свете лампочки она выглядела еще более измотанной, чем обычно.
- Устала? - не удержалась я.
- Не то слово, - кивнула она, - пододвигая мне чашку. Хотела пару недель за свой счет взять. Деньги вроде есть. Одно остановило...
- Что? - я приблизительно знала, что она ответит.
- А что я буду делать эти две недели? Понимаешь?
- Понимаю.
Мы помолчали.
- Слушай, - сказала она наконец, - а когда у тебя отпуск? Может, съездим куда-нибудь на недельку?
- У меня отпуска не будет. Наверное, теперь летом брать буду. Я ведь проболела почти с месяц.
-А-а-а... - потянула она. - Это жаль. Извини, что я тебя так. Ты же знаешь, мне легко с тобой. Тебе чай с коньячком?
- А есть? Давай.
Ольга разлила чай и полезла за сигаретами.
- Если что-то хочешь спросить - спрашивай.
Она точно угадала мой ход мыслей.
- Оль, ты давно одна? Прости, что спрашиваю.
Она медленно затянулась:
- Мелочи. Да нет, с месяц. Я привыкла. Так что спрашивай, не бойся.
Ей самой, похоже, хотелось отвечать на мои вопросы. Хотелось поговорить о наболевшем, но сама открыть эту тему она не решалась.
- Из-за чего вы?
- Понимаешь, - она незаметно вздохнула, - надоело. Мы столько всего собирались сделать... В Питер съездить вдвоем, записаться на бальные танцы, завести кота... А что в результате? Он боялся. Боялся всего на свете. Это было правильно в его жизненной ситуации и достаточно обоснованно. Это только я такая ненормальная, что могу все сотни раз бросать и начинать заново. Но у меня не хватило терпения продолжать ждать, что завтра - послезавтра что-то изменится. Наверное, я просто перестала в это верить.

Коротко и исчерпывающе.
- Ты за меня не волнуйся, - начала она снова. - Мне, знаешь, один мудрый человек когда-то очень давно говорил: "Одна любовь погибнет, другая - прорастет". Я тогда плакала и клялась, что он не прав. А теперь я привыкла. Хотя тебе я по-человечески завидую.
- Да что ты...
- Нет, ты не подумай. Это просто эмоции. А потом берешь себя в руки и понимаешь, что такая жизнь не для меня. Заскочить на полчаса, перекусить какой-то дряни и убежать - это другое дело. Я ж даже готовить толком так и не научилась. Могу изобразить пару блюд для первого романтического ужина. А потом - как получится. Вот только сегодня кашку приготовила. Поешь?
- Немножко не откажусь.
- Вот и ладненько, - она загремела кастрюлями. - Я еще с утра хотела тебя изловить. Иначе бы не стала стараться.

Она не жаловалась. Улыбалась и подшучивала над собой же. Но почему-то мне всегда было больно за нее и всех таких же, смеющихся сквозь слезы.
- Хочешь, я у тебя останусь? - Мы не раз так делали в былые времена.
Оля рассеялась.
- Да нет. Езжай. Не так уж мне плохо, солнышко. Но за беспокойство спасибо. Приятно все-таки. Ты ведь не вообразишь, что я тебя гоню?
Нет. Я бы никогда так не подумала. Достаточно хорошо и долго мы были знакомы, хотя и никогда не общались особенно близко.

Мы вместе вышли на лестничную клетку и уже собирались прощаться, как откуда-то появилась соседка.
- Ой, Олечка, откуда это ты? Тебе тут посылку приносили, просили на почту зайти.
- Хорошо, теть Кать, зайду. Спасибо.
- Где ты ходишь-то все? Ты сейчас не здесь живешь? - у женщины ноздри раздувались от любопытства.
- Отчего же. Здесь, - сухо отвечала моя подруга. - Я просто работаю сутками.
Соседка ушла. Оля криво улыбнулась.
- И так всегда. Когда тебя не видно, говорят черт знает что. А то, что происходит порой у них под носом, не видят.
Мы попрощались.

Я ехала в метро и представляла, как Оля лежит, съежившись, на диване в пустой и тихой квартире. Может быть, плачет в одиночестве. А может, это фантазии моего больного воображения. Она спокойно перемоет посуду, возьмет книгу, поймет, что слишком устала, чтобы читать, и отправится спать. Никто никогда не видел, чтобы она плакала. Интересно, а я смогла бы так? Но потом будет весна. У нее в жизни, возможно, что-то снова переменится. И как хочется верить, что даже к лучшему. А я буду по-прежнему жить со своим старым графиком. Идеальная семья. Идеальная жизнь. Я, которой завидуют...

***

Я вышла из больницы, щурясь на яркое солнце. Весна. Весна!.. Вокруг бушевала капель. Кто-то ухватил меня сзади за плечи. Я обернулась и увидела Ольгу. Она робко улыбалась.
- Привет! Где пропадаешь?- она привычно обняла меня.
Оля светилась.
- Как обычно, Оленька. Как обычно. А ты веселая сегодня. Прямо глаз радуешь.
- А то! Весна, весна!
Еще немного, и она запрыгала бы на одной ножке, как школьница.
- Пойдем ко мне? - предложила она.
Я замялась. Теперь это была весна, а Ольга была непростительно веселой и просветленной.
- А удобно, Оль?
- Не боись, ребенок. Я одна.
- Ну, пошли.

Квартира, на сей раз, была убрана. На столе в столовой стоял уже подвядающий букет крупнокалиберных роз. И все же жилой она была и сейчас лишь наполовину. Ольга носилась по комнатам. У нее оказался настоящий обед из двух блюд. Она налила мне полную тарелку супа и какие-то остатки - себе. Что делать, она вечно так делала. Почему-то эта лихорадочная веселость вогнала меня в еще более глубокую хандру. "Агония счастья", - подумалось мне.
- Цветы красивые, - сказала я зачем-то наконец.
Ольга резко перестала помешивать чай.
- Да, - спокойно, но тихо сказала она. Вторую неделю стоят. Красивые.
- Оль, ты точно в порядке?
- Конечно, солнышко.
- Оль... А давай на самом деле уедем. На юг. Я отпуск возьму. Давай, а? Ты же так хотела!
Она покачала головой.
- Нет. Теперь еще не время. Вот пройдет весна - едем. Если ты не передумаешь. Будешь меня жалеть и утешать. Пока все еще хорошо. А знаешь, я рада и этому.
- Ты же знаешь, что я не буду тебя жалеть.
- Сейчас же жалеешь?
- Извини.
- За что?
Я беспомощно пожала плечами.
- Не знаю. Что-то на меня нашло, что-то показалось.

Через пять минут мы попрощались, и я поехала домой.
***

Судьбы наших друзей - отдельная, бесконечно долгая песня. Почему-то у всех моих знакомых период неудач всегда начинался одновременно. Особенно неудобно я себя чувствовала тогда, когда у меня самой все в жизни было светло и весело. Как будто бы понимала, чувствовала, что не имею право быть счастливой, когда люди более достойные все еще страдают от безысходности и неурядиц. Я плохо умею утешать. Поэтому я не очень любила это занятие. В конце концов, просто выслушать без комментариев - это тоже искусство. Потом шло время, неурядицы вокруг множились, что-то развязало мне язык. Но легче от этого не сделалось. Так странно, когда сам можешь и ломаешь свою жизнь так, как хочешь, не прислушиваясь ни к чьему совету, а от близких друзей хочешь, чтобы они этого не делали. Я не сильна в доводах. У меня на все всегда был всего один ответ: "Все будет хорошо". Все должно было быть хорошо. Жизнь пытает нас на прочность, каждого на свою, а потом, когда иссякает надежда, ты вдруг видишь выход. Видишь дверь. Раньше бы я написала по-другому, о том, что "жизнь дает выход". Неправда это. Жизнь ничего не дает. Просто дойдя до крайней точки отчаяния, часто удается поглядеть на все иными глазами. И сквозь этот затуманенный слезами взор видишь нечто небывалое. Так начинается новая реальность. Поэтому все просто не могло не быть иначе.

Я никогда не жалела никого из них. Наоборот, ругала за фатальные мысли и делание проблем на пустом месте, хотя сама грешу этим более чем часто. Гораздо чаще, чем мои друзья. Я не буду лгать. Порой было нелегко в атмосфере всеобщего упадка мысли и настроения. Но мы как-то жили. И я, везучая и до безобразия счастливая, училась наперед прочности у своих друзей.

А потом камень тронулся. Не знаю, когда это началось и как. Все потихоньку стали выкарабкиваться. Мысли о том, что это навсегда - иллюзия. Не все так гладко. Будут новые проблемы. Пускай наполовину более пустопорожние - но будут. Не научился еще человек чувствовать себя счастливым на сто процентов с тем, чем он обладает. Может быть, это и правильно. Тогда бы он не искал.
Я смотрю на них. Я молчу. Наконец-то круг совершен, мы поменялись местами. Они стали немного счастливей меня. Теперь меня ругают за нытье и неспособность взять себя в руки. А я гляжу на них, оплеванная жизнью, но гордая, и тихо радуюсь. Потому что видеть чужое счастье - это порой не меньшая радость, чем испытывать свое собственное. В него нельзя до конца окунуться, но оно дает чуть-чуть сил и надежды. Все будет хорошо. Теперь уже мне придется догонять эту правду. Лишь бы это не нарушило равновесия жизни.

***

 

Кошка_Мушка
(отрывок из детской сказки)

За окном темнело. Мушка подошла ко мне и опустила лапку мне на плечо.
- Хочешь посмотреть на закат?
- Хочу.
Мы незаметно отделились от друзей и пошли в ее комнату. Закатные лучи врывались сквозь стекло и гладили стены. Легкие белые полосы тюля причудливо светились, покачиваясь от легкого ветерка. Книги, стулья, стены - все незатейливое Мушкино убранство было озарено. Это было так красиво и необычно, что я не сразу поняла, снаружи шел свет или изнутри комнаты. Мушка посмотрела на меня.
- Как тебе?
- Здорово...
- Моя комната - мой мир. Здесь всегда так играет закат. Даже зимой. Когда смотришь на Солнце, легче радоваться жизни.
На подоконнике стоял красивый цветок. Я долго смотрела на него. Мушка заметила это и подошла к окну.
- Нравится? - тихо спросила она.
- Очень. Такой красивый.
- Это символ.
- Что-что? - переспросила я.
- Символ. То, что напоминает.
- Не поняла. Напоминает - о чем?
- Это просто одна моя история, - начала Мушка. - Знаешь, у меня был друг. Хороший друг. Он уехал. И в тот день, когда он уезжал, я посадила этот цветок.
- И ты вспоминаешь о друге, глядя на цветок?
- Да, - грустно сказала кошка. Мне отчего-то стало ее жаль. Я вспомнила, как несколько минут назад она весело пела и улыбалась. Это показалось теперь странным.
- Ты скучаешь, правда? Я здесь еще меньше дня, но уже и то соскучилась по нашему Двору.
- Почему же? - Мушка улыбнулась, но все равно грустно. - Я разговариваю с ним.
- По телефону?
- У нас не бывает телефонов. Я просто с ним разговариваю.
- Тогда я ничего не понимаю, - ее слова меня окончательно озадачили.
- Ты разве не знаешь? Если встать на закате лицом к Солнцу, то можно сказать несколько слов для того, кто должен их услышать.
- И он услышит? - я смотрела на нее с широко раскрытыми глазами.
- Когда он услышит, ты сама это почувствуешь.
Мне захотелось попробовать этот новый способ связи. Я еще раз посмотрела на цветок.
- А как он называется?
- Какая разница? Я и не знаю, честно говоря. Посмотри, какой он красивый. Как пахнет. Разве имя имеет смысл? Только красота.
- Наверное, ты права, - мне почему-то стало легче дышать. Я на самом деле почувствовала тонкий необыкновенный аромат, который исходил от цветка. - А почему твой друг уехал?
- А почему бы нет?
Я вышла на крыльцо, проникнутая каким-то непонятным очарованием. Эта кошка говорила странные вещи, но слушать их было легко.

Я встала лицом к солнцу.

***

Мир потерь живет по своим законам. Нам часто бывает нечего противопоставить ему кроме наших наивных детских надежд.

Это была самая замечательная кошка на свете. Сердце не умеет хранить в себе сразу много сильных привязанностей. Наверное, именно поэтому ее место вряд ли кто-то сможет занять в будущем, как не занял до сих пор. Самое первое животное, самое большое открытие о жизни и природе. Свободолюбивая, дикая и странная Мушка. Строптивейшая кошка… Она научила меня своей любви к свободе, кошачьей природной страсти и патологической живучести. Глупо звучит это, наверное, но и лечить прикосновением меня тоже научила она. Только у кошки это все равно получалось лучше.

Я много писала о ней: стихи, сказки, рассказы. Для себя я навечно поселила ее в какой-то светлой комнате, в каком-то заповедном уголке детства, куда не вернуться потому, что давно разобраны рельсы тех трамваев, которые туда возят. Я здесь, а она там… Все первые школьные годы прошли у меня под знаком "кошки Мушки". У меня в классе была такая кличка. А в мое выпускное лето, самое счастливое, последнее счастливое лето, ее не стало. Все потихоньку прошло и изменилось. Нет того дома, нет той кошки, нет тех лиц. Остались только две несмываемые буквы, написанные неумелой рукой на запотевшем кухонном стекле: К… М…

Иногда поздним вечером я вглядываюсь в ночное небо и где-то далеко и глубоко по-прежнему вижу одну и ту же картину: девушка-выпускница и небольшая черная кошка на далеком балконе спокойно вглядываются в бархатную теплую ночь, провожая взглядом чей-то уход в темноту вдоль по давно несуществующей московской улице.

***

Где кончаются контактные линии

И ничего, совсем ничего,
Что напоминало бы мне о моей неприкаянной жизни…
З. Ященко

Я просыпаюсь по привычке в восемь утра. Точно, как будто по часам. Слабые лучики солнца сочились через тяжелые задернутые гардины. Открываю окна. Самое приятное солнце летом - с утра. Это был Питер и июль месяц. Я каждое лето провожу один месяц в Петербурге. Это началось уже давно. Только этим летом у меня есть свой уголок на последним этаже, прямо под звездами.

Сюда хорошо было раз в год убегать от воспоминаний. Не могу сказать, что они не связывают меня здесь. Нет. Просто месяц в одном городе - это много меньше, чем одиннадцать. В Москве почти каждый квадратный метр напичкан личными ассоциациями. Здесь - нет. А по тем местам, что и обладали таким свойством, я стараюсь не ходить. Есть такое охотничье правило - не затаптывать следы.
Я всегда любила питерское лето. В прошлом году оно стало кульминацией жизни. Я отчаянно боялась пропустить хотя бы кусочек этого праздничного тепла. Я любила питерские ночи, прохладные, свежие, страстные. Любила вечера за их небрежную таинственность. Любила день за бесконечное палящее солнце, безоблачное небо и даже пыль, бьющую в лицо. Любила утро за спокойствие и неизменность. Я жила каждые сутки, как последние в жизни. Я не могла спать, опасаясь потерять хоть кусочек этой жизни. А потом все прошло. Год в столице утешил меня и сделал немного спокойнее. Этим летом я уже не захлебываюсь безудержным весельем. Я разумно дроблю его на недели, дни, часы. У меня есть деньги. Больше, чем я могла себе это год назад представить. У меня есть время. У меня есть дом и окно.

Где-то в девять я выхожу из дома, и бесцельно ударяя каблуком в асфальт, иду в первом попавшемся направлении. Я поднимаю голову и вижу контактные линии троллейбуса. Забавная вещь. Я питаю некоторую слабость к городскому транспорту. Старый троллейбус, добрый друг, похожий на большого усталого жука. Хорошо порой бывает сесть на первый попавшийся маршрут и кататься по городу, позволяя мыслям течь в произвольном направлении. А если нет троллейбуса - просто идти за незнакомыми контактными линиями. Когда в Москве меня редко, но метко терзала тоска, я частенько шла вслед за проводами. Даже без надобности. И теперь почему-то пошла. В этой части города у меня нет и не может быть воспоминаний. Все давно уже стерто. Мне просто вдруг стало интересно, как и где заканчиваются контактные линии.

Солнце начинает припекать. Даже не припекать - греть. Жара начнется где-то с двенадцати - часу. Я разматываю шарф и подставляю ему плечи. Каблуки стучат, отстукивая время. Невидимый троллейбус выкатывается на набережную. Я следую за ним. Утренняя прогулка уже успела стать за полторы недели здесь традицией, но этим путем я иду впервые. С Невы чувствуется легкий ветерок. Я вдыхаю полные легкие сырого воздуха. Вот оно - счастье. Вот свобода. Один настоящий материализовавшийся из парка троллейбус обгоняет меня. Из окон уныло смотрят ранние пассажиры. Это воскресение. Дома, в Москве, я любила работать по воскресениям. Выходные, праздники - это предрассудки. Толпы народу везде, очереди, забитые электрички... Глупость. На выходных хорошо утром. Единственный способ увидеть воскресное утро - встать рано на работу и идти пешком - троллейбусы не ходят в такой час, - наслаждаясь покоем вместе с редкими прохожими.

Каблуки стучат, не давая задуматься. Контактные линии закончились, и троллейбус пошел на поворот. Впереди кольцо. Троллейбус описывает полукруг и останавливается, выпуская пассажиров на конечной. Я нерешительно останавливаюсь. Что теперь? Идти таким же путем обратно? На стене одного из домов виднеется вывеска кофейни. Секунду размышляю и бреду в ее сторону. Солнце лижет пластмассовые летние столики. Я осторожно присаживаюсь за один из них. Странное чувство приходит на миг и отпускает. Из-за бесформенной и залитой давно высохшими слезами массы воспоминаний проглянуло нечто вроде короткого "дежа вю". Выглянуло - и исчезло. Я заказываю кофе, закуриваю и смотрю на часы. Я никогда не запоминаю, который час. Мне часто кажется, будто часы отстукивают мое время. Быть может, я просто тяжело больна, но больше всего на свете я боюсь времени. Но пока часы у меня на руке, с ним как будто заключена сделка.

Официант, принесший кофе, странно косится на меня.
- А я вас помню, - наконец говорит он.
- Да? Как странно, - сухо отвечаю я, совершая очередную затяжку.
- Вы здесь были прошлым летом. У вас запоминающаяся внешность.
Я не знаю, что ответить. Мне столько раз говорили весь этот бред про внешность, что на подобные разговоры нет ни желания, ни удовольствия отвечать. Я молчу.
- А где ваш спутник?
- Кто знает... Я не знаю.
Очарование от прогулки испорчено. Я задним числом припоминаю, что я на самом деле была здесь прошлым летом. Мы были. Только внешность и прочая ерунда ни при чем. Просто это было традиционное место встреч. Много раз, очень много раз. Как странно, что я не узнала его, случайно оказавшись в этом районе. Что-то стирается из головы со временем. Говорят, что это как раз тот самый неиспользуемый балласт памяти. Только отчего-то в это не хочется верить. Я тогда не боялась времени. Но то лето было выпито до конца и обесценилось. И даже будучи обесцененным, пошло на продажу. Лето на крохотной съемной квартире с кроватью, двумя стульями и сломанным телевизором. С балконом, который выходил на какую-то магистраль. Я не запоминаю номеров домов и названий улиц. У меня плохая память. Это должно спасать. Но спасает не всегда. Мне потом долго казалось, что этого в принципе не могло быть. И не было. Я снова все напридумывала. Ты так часто обвинял меня в неуемной фантазии, что я перестала верить себе и своим воспоминаниям. Я не вспомнила бы этого кафе. Только вот случайный свидетель того времени стоит передо мной и странно ухмыляется. Или это тоже только кажется?

Я поспешно плачу и встаю из-за столика. Теперь пора идти обратно по контактным линиям. Прошлое лето было последним в череде скитания по чужим квартирам и знакомым. У меня теперь есть свой дом, окна которого выходят во двор. Есть деньги и наряды, сделавшие мня красивой и бесполезно радующий чьи-то нескромные взгляды. У меня есть телефон, который простужен и редко звонит и ветер в ночной форточке. Иногда в жизни есть почти все... Время возвращаться. Я устало добреду до седьмого этажа. Выше только небо. Устало заброшу в угол светлые босоножки и неаккуратно развешу одежду по стульям. Я сяду у окна и не буду бороться с усталостью, которая всякий раз появляется после этих утренних прогулок. Несколько маленьких, трудных шагов к столу. Надо снова выпить лекарство... И спать до обеда или даже позже. Так теперь предписывают мои бесконечные врачи.

Странно... Знаешь, как это, когда в жизни есть почти все?..

***
Этой осенью я подбирала старые питерские фотографии для обработки в фотошопе. Каким-то образом мое внимание остановилось на симпатичном домике с большими окнами на трех последних этажах прямоугольной пристройки. Он был запечатлен где-то в районе Мойки. Прошлым летом мы с подругой усиленно обходили дворы-колодцы, залезали на крыши, пытаясь проникнуться незнакомым духом города. Остались чудесные фотографии. Я люблю говорить, что память - лучший фотограф. Но в этом случае вышло достаточно интересно. Потом, подолгу рассматривая снимки, я часто видела то, что тогда и не думало бросаться в глаза. Вот и теперь. Обычный питерский дворик, желтый фасад и зеленые насаждения. Но эти окна!

Когда я сделала ночную картинку с этим самым домиком, где теперь на последнем этаже призывно горел свет, он потерял связь с реальным местом, но обрел душу. Этот ночной дом стал собирательным образом уюта северной столицы. Светлой невозможной мечтой. Как хочется порой прийти куда-то, где ждут уют и тепло. Где на пороге встречают любимые лица. О подобных вещах противопоказано грезить вдвоем. Осознание того, что ничего не будет, легче переживается в одиночку. Я теперь реалистка, я остерегаюсь мечтать о том, что принципиально невозможно. Я просто порой вижу все это, закрыв глаза. Может быть, все это уже было когда-то, в иной жизни. И это заставляет так тянуться к незнакомым местам. А может быть, только будет. Я мало задумываюсь над этим. У меня просто есть свой образ тихой гавани. Далекое, далекое, незнакомое окно, где, наверное, каждый вечер зажигают свет.
Протяни руку - оно твое. Не открывай глаза. Вдруг исчезнет.

***

Станция Ланская

Застучит под окнами град,
Зашумит примятой травой,
И закружит нас листопад
Над Москвой, над Москвой.

Будем пить вечернюю грусть
В опустевших летних садах.
Я уеду и не вернусь,
Никогда, никогда,

И меняя ворох измен
На холодный зимний рассвет,
Напишу в прощальном письме:
"Вот и все... Вот и нет..."

А когда пригрезится май
Над моей усталой Москвой,
Я в случайный сяду трамвай
И сойду - на Ланской.

И пускай кружит листопад,
И опять болит голова,
И пускай мне все говорят
То, что я не права.

***

О существовании недалеко от общежития ЛЭТИ железнодорожной станции я знала давно. То, что это и есть Ланская, я узнала только этой весной.
Как-то раз холодным майским вечером мы с Натальей провожали друга в Ольгино. Тогда мне впервые выдался случай разглядеть станцию поближе. Мне странным образом царапнуло по сердцу определенное сходство с нашим Царицыным. На Царицыне мне как раз довелось работать незадолго до очередного приезда в Питер. Чисто внешне - ничего общего. Но в то же время, разительная похожесть. Серые мосты, убегающие куда-то необозримо наверх рельсы. После я много раз фотографировала Ланскую, а на Царицыно судьба больше не забрасывала меня и вовсе. Это сходство как-то сгладилось и позабылось. А тогда я стояла на перроне. Мы втроем вели обыкновенный разговор, а в то же время мучительная двойственность пела мне о том, что ни от чего никогда нельзя убежать. Частичка прежнего будет встречаться в таких же шпалах и рельсах, в серых мостах и насыпях.

И все же я убежала.

***

Эпилог

Несколько лет назад мне было сказана великолепно мудрая вещь о том, что любят не "за", а "вопреки". Я безоговорочно ее приняла. Но только долгое, долгое время спустя я поняла, что это - навсегда. Жить вопреки. Любить - вопреки. Как это, оказывается, мучительно. "Вопреки" обретает новые смыслы. И теперь это не вопреки окружающему миру, не вопреки тому, что в нем есть, а вопреки себе. Как просто это бывает - осмыслить все, разложить поатомарно и решить для себя: этому - бывать, этому - не бывать. И все хорошо, и все гладко. Но что делать с собой? Что делать с собой, когда не умеешь жить по своим же правилам? Когда клянешься себе, что все будет нормально, в то время как нарывающее нечто рвется наружу - и болит, болит, болит. И так бесконечно долго. И так каждый день. Так каждую ночь, которая проведена наедине с собой и этим рвущимся из тебя откровением. Вот и все.

***

Возвращение к реальности можно сравнить с мучительным пробуждением под утро. Сон еще недосмотрен, а ты уже проснулся и больше, видимо, не уснешь. По крайней мере, не теперь. Болит голова, слипаются глаза, но надо вставать. Бывает, нет никаких сил. Переводишь будильник еще на час и спишь дальше. Но в какой-то момент пробуждение уже неизбежно. Ползешь на кухню, натыкаясь на незнакомые поутру предметы. Проклинаешь все на свете и пуще всего эти утренние пытки после трехчасового сна. Ставишь чайник. Раскрываешь окно и высовываешь голову в утреннюю прохладу. Дело идет к финалу лета, уже не знойно, еще не холодно. Свежо. Застываешь в окне, любуясь утром. Узнаешь запах дыхания августа. Он был такой же в твоем детстве. По воздуху можно определить как наступление весны, так и приближение осени. Вдыхаешь осень полной грудью. Сон из головы потихоньку выветриваешься.

…А все-таки, он был такой красивый. Как жаль, что так и не удалось досмотреть до конца.

январь - август 2003
Ольгино - Санкт-Петербург - Москва

В начало